Когда он уехал, я наконец сообразил, что за новое украшение болталось у него на шее. Это был зуб Черного на серебряной цепочке.
А следующую ночь я провел в изоляторе. В маленькой комнате, сплошь обитой губкой. Сверху губку обтягивал веселенький желтый ситец в цветочек. Еще здесь имелся наполовину утопленный в стене унитаз, замаскированный под мусорное ведро с откидывающейся крышкой. Тоже обитый губкой и веселеньким ситцем. И матовый плафон на потолке. Больше не было ничего. Идеальное помещение для размышлений и сна. Мне не мешало бы отсиживаться здесь раз в неделю все первые полгода пребывания в Доме. Только тогда я не знал, что это так приятно. Жители Дома давно прибрали к рукам этот курорт, и попасть сюда можно было только двумя способами. В наказание за какой-нибудь проступок или выклянчив такую возможность в Могильнике. О втором варианте я не знал. Тем более не представлял, что пребывание в Клетке можно кому-то передарить, как это сделал Табаки.
Медицинский осмотр для одной половины обитателей Дома был еженедельным, для другой — ежемесячным. Когда я жил с Фазанами, была еще категория «А» — те, кого осматривали каждый день. У Фазанов таких было шестеро, а остальные мечтали к ним присоединиться. Категория «А» давала поблажки в режиме, право на дневной сон и особое меню с диетическими салатами и витаминизированными напитками. К медицинским осмотрам готовились очень тщательно, записывая свои жалобы в специальные блокноты. В своем разграфленном на дни и часы блокноте я рисовал карикатуры, так что его у меня отобрали.
Сегодня я впервые поехал на осмотр в составе четвертой. Пока мы ждали своей очереди, Лэри соорудил на стене лазаретного коридора композицию из жеваных жвачек с окурком посередине, а Табаки изрисовал себе физиономию жуткими полосами и ромбами.
— Надо же чем-то и Пауков развлекать, — объяснил он мне. — Работа у них тяжелая, жизнь неинтересная, на оригинальный грим в стиле «КИСС» им всегда будет приятно посмотреть.
Грим в стиле «КИСС» никого не обрадовал. Скорее, вызвал подозрения. Табаки долго отмывали в процедурной, чтобы проверить, не скрывает ли он под ним следы каких-нибудь болячек. Наконец, отмытый до блеска, розовый, с мокрыми ушами Шакал выехал из процедурной, размахивая белой бумажкой, похожей на чек.
— Видали? — хвастливо поинтересовался он, демонстрируя нам этот клочок. — Любят меня здесь, чего греха таить! Я в Могильнике привилегированное лицо!
— Ну и зачем тебе это понадобилось? — спросил его Лорд. — С прошлого раза недели не прошло.
— А я подарю его Курильщику, — объяснил Шакал. — Надо же иногда делать людям приятное.
— Ты уверен, что он будет рад? — усомнился Лорд.
— Пусть только попробует не обрадоваться!
Я слушал их, абсолютно не понимая, о чем идет речь. Понял только, что обязательно должен обрадоваться чему-то, что преподнесет мне Табаки. Поэтому, когда он подъехал и всучил мне свою скомканную бумажку, я постарался изобразить радость. Наверное, мне это удалось. Табаки, во всяком случае, остался доволен.
— Курильщик просто счастлив, — сообщил он Лорду. — А ты думал, он не оценит. Плохо же ты разбираешься в людях.
И он рванул на своем Мустанге к выходу, а я спрятал подарок в кулаке и поехал следом.
На площадке, которую называли Предмогильной, я задержался, пытаясь разобрать, что написано в бумажке. Остальные ушли и уехали вперед. То, что я так и не смог прочесть, больше всего смахивало на неряшливо выписанный рецепт. Отчаявшись понять, что в нем написано, я решил, что стоит, наверное, вернуться в Могильник и расспросить Пауков. Может, это что-то вроде Фазаньих привилегий, зачем-то подтвержденных письменно. Но тут рядом воздвигся Черный. Он не стал спрашивать, рад я или не рад. Должно быть, по мне было видно, что я никак не разберусь со своим подарком. Он просто отобрал бумажку и сказал:
— Это направление в изолятор.
Первая мысль была — Черный шутит. Вторая — Табаки устроил мне страшную пакость.
— Так я и знал. Ты не в курсе, — вздохнул Черный. — Слушай, это, конечно, не мое дело, но ты всегда вот так хватаешь, что дают?
Он возвышался надо мной, как башня. Большой. Взрослый. Флегматичный. Будь на его месте любой другой, я решил бы, что это розыгрыш.
— Вообще-то не хватаю, — сказал я. — Табаки уверял, что это подарок.
— Подарки Табаки надо на свет рассматривать, прежде чем берешь их в руки, — посоветовал Черный. — Ладно, в другой раз будь осторожнее. — Он вернул мне бумажку и пошел к лестнице.
— Эй! — окликнул я его в панике, — погоди, Черный!
— Ну? — он остановился, немного недовольный, как будто разговорами я отвлекал его от важных дел.
— Почему Табаки так со мной? Что я ему сделал?
Черный смотрел хмуро, жевал резинку, и думал.
— Почему? Ну, вообще-то, он считает, что это здорово — попасть в Клетку. Что это приятно.
— Что в этом приятного? — возмутился я.
Если верить Фазанам, Клетка была чем-то вроде тюремной одиночки для особо опасных преступников. А в некоторых вопросах я их мнению доверял.
— Что приятного? — манера Черного медленно повторять заданный ему вопрос, человека нетерпеливого могла бы свести с ума. — Ну, понимаешь, там тихо. Никого нет и очень тихо. Звукоизоляция. На самом деле совсем неплохо. Я, например, люблю там бывать.
— Слушай, — заторопился я, — если ты это любишь… Может, я отдам тебе эту бумажку, и ты отправишься в изолятор вместо меня?
Черный покачал головой:
— Не выйдет. Там значится отправка колясника. Можешь поменяться с Лордом. Или с самим Табаки.
Он ушел, оставив меня в растерянности. Всю дорогу до спальни я думал, что делать: смертельно обидеть Шакала или посидеть в изоляторе? По всему выходило, что лучше второе. Перетерпеть немного и забыть об этой истории. Про Табаки я отчего-то твердо знал, что он ничего не забывает и не прощает. Откуда у меня взялась эта уверенность, я не понимал, но, подъезжая к четвертой, твердо решил не отделываться от подарка. Если Табаки уверен, что сделал мне приятное, не стоит его разубеждать.
А он был в этом уверен. Сияющий и деловитый, он штопал рукав джинсовой куртки, о которой тут же сообщил, что это специальная «клеточная» куртка, для «отправляемых туда», и что мне следует немедленно ее надеть, а то вдруг я не успею этого сделать, и вообще «мало ли что».
Куртка оказалась тяжелой, как будто ее подбили жестью. Табаки дал мне ее подержать, но тут же отнял и, расстелив на кровати, начал демонстрацию «тайн для посвященных». Македонский, Лэри и Горбач столпились вокруг, с интересом наблюдая. Я почувствовал себя ребенком, которого всей семьей готовятся отправить на карнавал.
Куртка состояла из двух. Подкладка была такой толстой, что вполне тянула на отдельную куртку. Она крепилась при помощи потайных змеек и пуговиц и снималась целиком. Шакал дважды продемонстрировал механизм ее извлечения. В куртке без подкладки располагались основные тайники. В подбитых плечах — две жестянки с сигаретами. В локтях — коробочки с таблетками. «От головной боли, от бессонницы, от поноса, — скороговоркой перечислял Шакал. — Инструкции здесь же. Все различаются по цветам». В полах куртки прятались две зажигалки и две пепельницы. «А то многие, знаешь ли, гасят сигареты прямо об пол, а там легко воспламеняющийся интерьер».
— Вообще ты там поменьше кури, — вмешался Горбач. — Задохнешься. Никакой вентиляции.
— Ну какая-то дырка под потолком там все-таки имеется, — возразил Лорд, свесившись с края кровати. — К тому же Курильщик не трубку собирается курить.
— Дым от трубки не так токсичен, — немедленно завелся Горбач. — Его больше, но он не воняет.
— Смотря на чей вкус.
— Тихо! — оборвал их Табаки. — Я даю важные инструкции, попрошу не встревать с дурацкими замечаниями.
Подкладка вернулась на место, тайники скрылись.
— Далее… — Табаки назидательно поднял палец. — Слой второй — неконтрабандный. Смотри внимательно, лишнее сейчас уберем. Хотя, честное слово, там нет ничего лишнего.
Неконтрабандный слой состоял из плеера, десяти кассет, плитки шоколада, блокнота со стихами Шакала, мешочка с орехами, трех амулетов, шахматного набора, запасных батареек, колоды карт, гармошки и четырех книжек карманного формата, затрепанных до невозможности. Неудивительно, что, надев эту куртку, я едва мог дышать. И хотя Табаки сам предложил вытащить все лишнее, он очень неодобрительно отнесся к тому, что я решил оставить гармошку и карты.
— Я не умею играть на гармошке, — втолковывал я ему.
— Самое время научиться!
— Я не раскладываю пасьянсы!
— Я дам тебе самоучитель!
С подоконника соскочил Сфинкс и присоединился к нам. Горбач вытащил из левого кармана куртки две зачерствевшие булочки. Табаки посмотрел на них с грустью.
